Б.И. Горбачев, канд. физ.-мат. наук, старший научный сотрудник,
специально для NuclearNo.ru,
26 апреля 2013
Всеми силами души надо стремиться к истине
(Платон, великий древнегреческий философ)

26 апреля 2013 года пройдет целых 27 лет со дня Чернобыльской катастрофы, а споры вокруг нее все кипят и кипят. Однако не все их участники строго следуют мудрому наставлению великого грека.

Возможность наукообразно уходить от объективной истины возникает в "чернобыльских" дискуссиях из-за того, что официальные комиссии, созданные в 1986 и 1991 гг. для расследования ее обстоятельств и причин, оставили после себя слишком много "белых пятен". В том числе и два основных "белых пятна":

первое - почему главные выводы комиссий прямо противоположны, хотя они обе опирались на одну и ту же официальную хронологию Чернобыльской катастрофы?

второе - почему их официальные исходные материалы допускают двойное толкование причин Чернобыльской катастрофы?

Сам факт наличия таких "пятен" объективно указывает на неполноту исходных материалов и, соответственно, на неполноту выводов обеих комиссий. Поэтому их расследования, строго говоря, нельзя считать завершенными. Первыми на это обстоятельство обратили внимание специалисты НИКИЭТ еще в 1994 г.

В свою очередь, эта неполнота и "белые пятна" создали почву для разного рода домыслов, вымыслов, предположений и даже спекуляций на факте аварии, в том числе, и политических. А также спекуляций с целью возведения клеветы на отечественную атомную науку и ее ученых. Достаточно сказать, что одних версий причин Чернобыльской катастрофы накопилось уже свыше 110, в том числе и откровенно спекулятивных.

Поэтому думается, что настало время для поднятия вопроса о рассекречивании и введении в научный оборот всех материалов уголовного дела по Чернобыльской аварии. Они позволили бы окончательно опровергнуть все "чернобыльские" домыслы, вымыслы, предположения и спекуляции, в том числе и политические. И было бы естественно, если бы такая солидная политическая организация, как Государственная Дума РФ, взяла бы на себя инициативу в столь благородном деле, ибо все эти материалы хранятся в архиве Верховного Суда РФ. К тому же...

От политики все равно никуда не деться

же давно многие исследователи обстоятельств и причин Чернобыльской катастрофы обратили внимание на то, что в отличие от других катастроф того времени именно эта катастрофа с самого начала была чрезмерно заполитизирована. В этом можно убедиться, прочитав, например, Протоколы заседаний Политбюро от 29 апреля 1986 г., тексты которые легко найти в интернете. Из них можно узнать, что в этот день, когда еще ничего не было известно о взрыве на 4-м блоке ЧАЭС, кроме самого факта взрыва, "перестроечное" Политбюро приняло решение, какую "правду" о Чернобыльской катастрофе следует рассказать своему народу, какую "правду" дать в соцстраны, а какую "правду" предоставить западным друзьям генсека. Легко догадаться, что все эти "правды" были разные и носили чисто пропагандистский характер. Политика, однако!

Из-за этой заполитизированности практически все официальные и многие неофициальные документы по Чернобыльской катастрофе представляют собой густую смесь политико-пропагандистских установок и объективной информации. При этом наличие в них некоторого объема достоверных сведений являлось обязательным, иначе в очередную пропагандистскую версию международная общественность просто не поверит, и получится международный скандал.

Однако со временем политическая обстановка менялась, и соответственно ей изменялись и политико-пропагандистские задачи. А соответственно задачам, естественно, изменялись и "чернобыльские" политико-пропагандистские установки. Поэтому в "чернобыльских" материалах разных лет и вышедших из разных ведомств соотношение между политико-пропагандистской составляющей и объективной составляющей может оказаться существенно разной. И примеров тому - тьма.

Это обстоятельство сильно затрудняет исследователям, не занятым в политико-пропагандистских игрищах вокруг Чернобыльской аварии, выделение в опубликованных "чернобыльских" материалах объективной составляющей. А также препятствует достижению консенсуса по многим вопросам, связанным с ее причинами, обстоятельствами, ее виновниками, а также с ее истинным сценарием.

Такое положение дел находит естественное объяснение, если предположить, что каждое ведомство, так или иначе причастное к Чернобыльской аварии, стремится спасти честь своего ведомственного мундира любой ценой. Видимо, поэтому дискуссии между ними частенько напоминают споры двух глухих людей, а доводы и контрдоводы спорящих сторон сводятся к простым голословным заявлениям. Когда знакомишься с ними более внимательно, то возникает ощущение, что они делаются, скорее, в расчете произвести впечатление не объективными доказательствами или новыми фактами, а громкими названиями чиновничьих должностей, которые когда-то занимали или сейчас занимают основные участники этих дискуссий.

Такое положение, видимо, будет сохраняться и дальше, вплоть до рассекречивания материалов уголовного дела по Чернобыльской катастрофе. Вот тогда и наступит время, когда все голословные утверждения можно будет подтвердить или опровергнуть конкретными документами или показаниями свидетелей, данными под присягой. Вот тогда и выявятся все истинные причины и обстоятельства Чернобыльской катастрофы. А также ее истинные виновники и степень вины каждого из них.

А пока такое историческое событие, столь желанное для многих и столь нежеланное для некоторых "очень важных персон", не произошло, будем и дальше систематически изучать и критически анализировать документы, которые вводятся в научный оборот, с выделением из них объективной составляющей.

Ниже с этих позиций анализируется не так давно вышедшая в Москве книга воспоминаний двух высоких работников атомной энергетики СССР, ныне проживающих в Киеве. Итак...

Ожидалась книга-сенсация, а получилось... "как всегда"

В 2011 г. очень малым тиражом (всего 500 экземпляров) московским издательством "Литтера" были выпущена книга воспоминаний Г. Копчинского и Н. Штейнберга под названием "Чернобыль. Как это было. Предупреждение".

Напомним, что первый из них в момент взрыва на 4-м блоке ЧАЭС работал в аппарате ЦК КПСС, а точнее в секторе ядерной энергетики Отдела тяжелой промышленности и энергетики ЦК КПСС. А вскоре после Чернобыльской аварии ему поручили вести протоколы заседаний Оперативной группы Политбюро, куда стекалась информация, в том числе и сверхсекретная, так или иначе связанная с Чернобыльской катастрофой.

А второй из авторов в момент взрыва работал заместителем главного инженера на Балаковской АЭС. Оттуда его направили в Чернобыль на работы, связанные с ликвидацией последствий аварии на 4-м блоке ЧАЭС. А в 1987 г. его назначили заместителем председателя Госатомнадзора СССР.

Безусловно, книга воспоминаний таких высоких и информированных работников атомной энергетики СССР могла стать событием в жизни "чернобыльского" сообщества. Поэтому еще задолго до ее выхода оно начало проявлять к ней повышенный интерес. Сообщество так сильно надеялось, что первый из ее авторов расскажет нам нераскрытые до сих пор подробности и тайны работы Оперативной группы ЦК КПСС по Чернобыльской аварии с введением в научный оборот ее документов, секретных и несекретных. А второй расскажет о неизвестных подробностях и тайнах работы комиссии 1991-го года. Пусть даже с некоторым минэнерговским пристрастием.

Вот такая(!) книга стала бы одним из бесценных источников информации о Чернобыльской катастрофе, ибо она позволила бы окончательно стереть в ее обстоятельствах многие "белые пятна". А "чернобыльская" общественность за такую(!) книгу была бы весьма и весьма признательна ее авторам и, скорее всего, простила бы им их "чернобыльские" политико-пропагандистские грехи ранних лет, как любящие родители прощают блудных, но раскаявшихся и исправившихся сыновей.

Однако после ее выхода у информированных читателей наступило глубокое разочарование. Ибо все эти нетерпеливые, волнующие ожидания и тайные надежды на получение новой информации "из самых верхов" никак не оправдались. К их глубокому сожалению именно этих, самых интересных и самых ценных сведений в книге не оказалось вообще.

У меня, например, живой интерес к ней пропал уже на четвертой странице, когда авторы книги сообщили, что будут следовать "тем выводам, ... которые зафиксированы в докладах ...INSAG..." при МАГАТЭ. Ибо эти слова автоматически означали, что весь тот океан "чернобыльских" документов, официальных, полуофициальных и неофициальных, которые вышли после 1991 г., они в своей книге анализировать и учитывать не будут вообще. Хотя научный подход решительно требует анализа и сопоставления всей совокупности источников информации как старой, так и новой. Такой, ... ну, совсем уж ненаучный стиль авторов рецензируемой книги как раз и послужил основанием для вынесения в заголовок статьи слова "ультраконсерваторы".

Столь очевидные пристрастия и совсем необъективное отношение к имеющимся документам сразу же вызывают естественные подозрения, что авторам и не нужна объективность и что, скорее всего, они стремятся ввести в заблуждение доверчивого и непросвещенного читателя при помощи выпячивания из всей обширной "чернобыльской" документальной базы только тех документов, которые устраивают авторов.

Использование подобных пропагандистских "хитростей" легко понять, если вспомнить, что выводы INSAG - это в большой степени и есть давно устаревшие и ошибочные выводы комиссии 1991 г., которые некритично, а, скорее, дипломатично были восприняты экспертами МАГАТЭ. А по-другому воспринять их они и могли, так как не имели возможности работать с подлинниками аварийных документов и материалами уголовного дела по Чернобыльской аварии.

Столь выборочный подход авторов книги к "чернобыльской" документальной базе можно будет понять еще легче, если вспомнить, что документы, вышедшие после 1991 г., в том числе и официальные, полностью опровергают версию комиссии 1991 г. И здесь будет весьма уместно напомнить, что комиссию 1991 года возглавлял один из авторов этой книги, а именно Н. Штейнберг. И это все объясняет.

На этой же четвертой странице также резануло глаз, что авторы рецензируемой книги следующий абзац заканчивают безупречной фразой-призывом - "люди должны знать правду". И при этом почему-то не замечают, что этой фразой они противоречат сами себе. Ибо после ее прочтения так и хочется спросить их, а разве можно узнать правду о Чернобыльской катастрофе из заведомо ложной версии-1991?

А то, что эта версия именно ложная, а не ошибочная, читатель может убедиться сам, прочитав, в частности, предыдущую статью автора под названием "Чернобыльская катастрофа: наука и политика". Эту статью можно найти в книге О. Гусева "Между Чернобылем-1986 и Саркофагом-2015", вышедшей в Киеве в 2012 г., а в электронном виде ее можно найти на сайте NuclearNo.ru.

Чтение рецензируемой книги после четвертой страницы прошло уже без большого интереса, так как принципиально новых сведений о Чернобыльской катастрофе встретить в ней не удалось. К тому же по мере прочтения все сильнее становилось ощущение, что ее авторы, по всей видимости, сначала загорелись благородной идеей рассказать всем то, что они знают о Чернобыльской катастрофе. А знают они много чего. Однако на каком-то этапе написания сникли, ибо осознали, что все их откровения могут вызвать весьма неприятные последствия, в том числе и политического характера. Видимо, именно из-за этой самоцензуры они так и не смогли в своей книге выйти за рамки политико-пропагандистских установок, принятых у наших минэнерговских оппонентов. А эти установки давно и хорошо известны "чернобыльской" общественности и отличаются своим декларативным и бездоказательным характером.

Когда была перевернута последняя страница этих воспоминаний, от которых так много ожидалось, возникло ощущение информационной пустоты. Так их авторы упустили возможность стать одними из основных источников надежных и правдивых сведений о Чернобыльской катастрофе или, другими словами, стать классиками "чернобыльской" литературы, на которых все бы ссылались. А ведь могли!

Но хватит о несбывшихся надеждах. В рецензируемой книге есть и положительные достижения. Это, прежде всего, результаты работы ее авторов по сбору неизвестных ранее воспоминаний ветеранов ЧАЭС.

Автор статьи это отмечает специально, ибо на своем опыте убедился, что выполнение подобной работы - это весьма нелегкое дело. Ибо каждый раз, когда обращаешься к разным людям с предложением написать свои воспоминания об участии в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, а им было чего рассказать, их поведение во всех случаях было практически одинаковым. Сначала - пылкий энтузиазм, но вскоре оказывалось, что для этого им надо садиться за стол, вспоминать и писать, а затем снова вспоминать и писать, писать, и еще раз писать. А других важных дел так много, что времени на писание просто не хватает. И первичный энтузиазм быстро угасал.

Но вернемся к рецензируемой книге. Главным ее достижением являются, несомненно, личные воспоминания ее авторов. Их тексты в изложении конкретных аварийных фактов производят в целом хорошее впечатление, в том числе, и в чисто литературном отношении. Но при этом заметна разница в стиле изложения. Поясним эту разницу. Воспоминания Н. Штейнберга производят впечатление непосредственных и очень живых воспоминаний активного участника ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Воспоминания же Г. Копчинского при всех их достоинствах вызывают стойкое ощущение какой-то скованности или недосказанности, как будто их автор все время проверяет сам себя, не проговорился ли он о чем-то таком, что не понравится его бывшим министерским и партноменклатурным начальникам.

Конечно, читая любые воспоминания, не следует забывать, что это всего лишь воспоминания. В отличие от документов они никогда не бывают объективными по вполне объективным законам человеческой психики и памяти. И, тем не менее, все они объективно представляют историческую ценность как источники информации. А какие из них близки к истине, а какие не очень, - это может показать только дальнейший научный анализ всей совокупности известных "чернобыльских" фактов, документов, воспоминаний, показаний, свидетельств и т.д.

И в этом отношении следует специально отметить историческую ценность тех воспоминаний Г. Копчинского, в которых он наиболее подробно из имеющихся источников описывает, как отреагировало в Москве высокое руководство СССР на первое сообщение об аварии на ЧАЭС. А также отдельные моменты в работе Оперативной группы ЦК КПСС по Чернобыльской катастрофе.

А в воспоминаниях Н. Штейнберга следует специально отметить довольно подробный и живой рассказ о том, как на директорском уровне организовывалась и проводилась работа по ликвидации последствий Чернобыльской аварии на промплощадке ЧАЭС и, особенно, на разрушенном 4-м блоке и на его промплощадке в гигантских радиационных полях.

Главным же общим недостатком рецензируемой книги можно назвать хорошо ощутимое общее нежелание авторов книги быть объективными в интерпретации аварийных фактов, а также их явное стремление расхваливать версию-1991 как версию, которая якобы открыла нам "истину в последней инстанции". Но в наше время из рассекреченных, подчеркиваю, официальных документов хорошо известно, что последнее совсем не соответствует действительности.

Сразу после прочтения этой редкой книги у автора возникло большое желание объективно проанализировать весь ее текст и написать рецензию. Об этом его просили и "чернобыльские" коллеги. И автор с превеликим энтузиазмом приступил было к этому благородному делу. Но вскоре выяснилось, что если письменно анализировать все содержащиеся в ней спорные фразы и интерпретации аварийных фактов, а также опровергать все ошибочные фразы и интерпретации, да еще и тщательно обосновывать этот анализ научными методами, то рецензия по объему станет заметно толще самой книги. Поэтому было решено в этой статье более подробно проанализировать всего четыре отрывка, которые наиболее сильно резанули глаз своим явным несоответствием действительности или бездоказательностью. Ниже излагается их анализ.

Чернобыльская авария не отменяла законы природы

Начнем наш анализ с раздела "От авторов". Читаешь этот небольшой раздел и начинаешь чувствовать причину ненаучного отношения авторов книги ни к другим авторам, ни к "чернобыльской" документальной базе, накопленной за 25 лет после аварии. А причина, скорее всего, заключается в той распространенной среди нашей бюрократии болезни, которая называется, мягко выражаясь, гордыней. Займет человек какую-нибудь руководящую должность и уже начинает внутренне считать себя умнее всех, кроме, естественно, своего начальника.

Сам раздел "От авторов" совсем небольшой по объему, но, только начав его читать, возникает ощущение, что он переполнен министерской и партноменклатурной гордыней. Как будто авторы друг за другом дружно повторяют классическую фразу одного киношного начальника: "Это так, потому что это Я так сказал!".

Однако, несмотря на такую общую ненаучную тональность, этот маленький раздел содержит и вполне справедливые фразы. Но наличие в нем явно спорных и даже совсем неверных фраз сильно снижает доверие к объективности авторов. Например, сильно резанула глаз такая абсолютно неверная с научной точки зрения фраза:

"...добавление нескольких новых фактов, тем более через много лет после аварии, представлялось (авторам книги - авт.) не очень важным".

С этим утверждением никак нельзя согласиться, ибо все зависит от самого факта. Опыт научной работы показывает, что, да, бывают факты, ничего не меняющие в наших представлениях о данном явлении. А бывает всего один-единственный дополнительный факт, который на фоне других фактов может полностью изменить наши знания о природе и сущности данного явления.

Для Чернобыльской аварии одним из таких фактов стал факт регистрации тремя военными сейсмическими станциями взрыва на ЧАЭС 26 мая 1986 г. в 01 час 23 минуты 39 секунд (±1 сек)! Этот факт случайно стал достоянием общественности только в 1995 г. из-за неразберихи, возникшей после развала СССР в его военно-сейсмической службе. Он позволил независимо от документов ЧАЭС наиболее точно определить момент "второго взрыва" 4-го блока, разрушившего его здание. "Первый взрыв", разрушивший реактор, произошел, естественно, раньше. Атомщикам хорошо известно, что неуправляемая цепная реакция в атомных реакторах взрывом заканчивается, а не начинается. Поэтому правильно считать, что в реакторе 4-го блока она началась раньше, чем в 01 час 23 мин 39 сек. По нашим оценкам она началась за 20-30 секунд до "второго взрыва".

Официальная же хронология, которая опиралась только на официальные данные распечатки ДРЕГ, утверждала, что аварийный разгон реактора начался в 01 час 23 минуты 43 секунды и закончился взрывом в 01 час 23 минуты 50-55 секунд.

Из сопоставления этих двух фактов ясно следует, что официальная хронология Чернобыльской аварии, ошибочна. Так один-единственный, но научно бесспорный сейсмический факт сделал очевидной необходимость пересмотра всей официальной хронологии взрыва на 4-м блоке ЧАЭС. А это, в свою очередь, сделало очевидной необходимость пересмотра всего официального сценария Чернобыльской катастрофы.

Несомненно, в архивах министерства обороны РФ можно найти дополнительные документы, подтверждающие истинный момент взрыва на 4-м блоке. Это и данные по работе в аварийную ночь радиолокационной станции "Чернобыль-2", и данные станций звукового контроля, и результаты спутникового наблюдения и т.д. и т.п.

Также несомненно, что данные о моменте взрыва на 4-м блоке ЧАЭС можно обнаружить и в архивах министерства обороны США, если познакомиться с результатами их спутниковой разведки и слежения за запуском межконтинентальных баллистических ракет из района Полесья.

К сожалению, все эти документы пока строго засекречены и поэтому недоступны для "чернобыльской" общественности, как отечественной, так и международной.

Очевидно, что в эпизоде с аварийными сейсмограммами проявил себя известный в науке закон перехода количества в качество. Но, возможно, авторы книги его забыли, ведь столько лет прошло со дня окончания средней школы. Поэтому напомним суть этого закона - накопление фактов о каком-либо явлении рано или поздно раскрывает истинную природу данного явления. Поэтому любые новые достоверные факты, касающиеся Чернобыльской катастрофы, даже самые, казалось бы, незначительные, на фоне других фактов могут сильно приблизить момент полного раскрытия ее истинной сущности.

Но авторы рецензируемой книги, как следует из их текста, не захотели сообщать нам о важных дополнительных фактах, известным им по работе в комиссии-1991 и в опергруппе Политбюро. И тут напрашивается естественный вопрос, а, может быть, они кровно не заинтересованы в раскрытии этой сущности и тогда становится понятным их явно ненаучное отношение к аварийным фактам и документам.

Не следует равнять праведников и грешников

В разделе "От авторов" вызывает категорическое несогласие сразу несколько фраз из-за их очевидной тенденциозности и однобокости, к тому же написанных авторами с явно осуждающим оттенком, Вот они:

Читая эти фразы, складывается впечатление, что авторы книги все еще живут представлениями о Чернобыльской аварии 1991-го года. Напомним, что уже давно и хорошо известно из документов, вышедших после 1991 года, что Чернобыльская авария произошла вследствие непрофессионального и уголовно наказуемого обращения с реактором 4-го блока небольшой группы работников ЧАЭС. Почему они пошли на такую, прямо скажем, ядерную авантюру, - это отдельный вопрос, который будет кратко обсуждаться ниже. Но его более ранние и более подробные обсуждения можно найти в Интернете.

Из документов, вышедших после 1991 г., также хорошо известно, что при ликвидации последствий Чернобыльской аварии со стороны тех 600-800 работников ЧАЭС, которые остались на ней сразу после аварии, было проявлено немало случаев отчаянного героизма и высокого профессионализма. Некоторые из них незаслуженно забыты и официально не отмечены ни государственными наградами, ни даже официальными благодарностями. Но они остались в памяти ветеранов ЧАЭС.

Таким образом, на самом деле на ЧАЭС имели место сначала непрофессионализм одних работников, и затем героизм других работников, на долю которых выпало исправление, хотя бы частичное, последствий непрофессиональных действий первых. И тут становится очевидным, что авторы книги в данном случае просто попытались прикрыть очень большие грехи небольшой группы работников ЧАЭС самоотверженной работой другой, гораздо большей его части.

А это уже выглядит как-то некорректно. И тут возникает естественный вопрос, почему авторы книги так заинтересованы наводить тень на плетень и в этом, казалось бы, ясном вопросе?

Несколько слов о версиях -1986 и -1991
А теперь более подробно обсудим одну фразу из вышеприведенной цитаты. Эта фраза, скажем прямо, очень смелая для людей, занимавших когда-то столь высокие номенклатурные должности. Ибо из нее сразу следует, что версия-1986 носила не объективно-научный, а заказной политический характер:

С этим необычно смелым утверждением можно только согласиться. Ибо, уже давно ни для кого не секрет, что версия-1986 отрабатывалась и на заседаниях Политбюро, и на заседаниях опергруппы Политбюро по Чернобыльской аварии. Другими словами, ее заказчиком, фактически, выступало само Политбюро. Оно же контролировало результаты работы комиссии-1986 по созданию версии-1986. Оно же и приняло окончательный ее вариант. Так что ее можно смело называть политбюровской версией.

Все это лишний раз подтверждается и в интервью, которое дал киевской газете "Факты" в апреле 2011 г. Г. Копчинский, один из авторов рецензируемой книги:

Напомним, что именно он вел протоколы заседаний оперативной группы Политбюро по Чернобыльской аварии...

И оперативная группа эти "неправдивые", но политически выверенные тезисы приняла за основу будущего доклада в МАГАТЭ. Так родилась официальная версия-1986. Но самое интересное, что критикующий ее сейчас Г. Копчинский, по сути, сам был соучастником этого действа, хотя и не на ведущих ролях.

Но почему опергруппа Политбюро согласилась послать в МАГАТЭ доклад, основанный на "неправдивых тезисах"? Ответ на этот щекотливый вопрос можно найти в том же интервью Г. Копчинского газете "Факты":

Так что широко известный Доклад СССР в МАГАТЭ в 1986 году можно смело называть, если хотите, и генсековской версией.

Вообще-то, в таком, не очень принципиальном поведении всех членов опергруппы нет ничего удивительного. Ибо в те, уже далекие от нас времена любой доклад в такую солидную международную организацию как МАГАТЭ носил характер очень важного внешнеполитического мероприятия. И без его одобрения в Политбюро и лично генсеком, устным или письменным, ни один из них никогда не попал бы в МАГАТЭ. А партийная дисциплина требовала выполнения команд генсека от любого члена КПСС. В нашем случае это распространялось и на всех членов комиссии-1986, и на всех членов опергруппы Политбюро, в том числе и на ее секретаря.

Да, сейчас уже можно прямо утверждать, что версия-1986 носила заказной политический характер. Но ради объективности надо постоянно помнить, что в те времена она и не могла носить какой-либо другой характер, ибо этот Доклад в МАГАТЭ был, повторюсь, одним из важнейших внешнеполитических мероприятий Политбюро того времени. Именно поэтому версия-1986 заведомо не могла быть научной, а могла быть только политической. И здесь не следует строить каких-либо иллюзий.

Все это реальная жизнь того времени. Но не надо строить таких же иллюзий и относительно версии-1991. Удивляет, что авторы рецензируемой книги, отмечая заказной характер версии-1986, явно замалчивают, что и версия-1991 тоже носила заказной политический характер. И была, по сути, второй генсековской версией. Причина та же самая - она тоже была важным внешнеполитическим мероприятием уже своего времени, когда в СССР заметно изменилась политическая обстановка. И прежде, чем быть представленной в МАГАТЭ, версия-1991, несомненно, тоже получала одобрение на уровне Политбюро. Но на этот раз, судя по более ранним показаниям Г. Копчинского, ее главным заказчиком стали уже наши западные недоброжелатели из МАГАТЭ. Подробнее об этой истории можно прочитать в вышеуказанной статье автора "Чернобыльская катастрофа: наука и политика".

"Чернобыльские" политигрища и отечественная наука

Однако далеко не все отечественные ученые-атомщики входили в состав комиссии-1986 и, следовательно, должны были выполнять команды генсека. Как же отреагировали они на все эти международные политигрища?

Серьезные подозрения на "неправдивый" характер версии-1986 начали возникать у них в том же, 1986 году. Но, ради исторической справедливости, следует отметить, что первыми засомневались в правильности официальной аварийной хронологии, а, следовательно, и в правильности официальной версии-1986 специалисты ВНИИАЭС:

В октябре 1986 г. материалы августовского Доклада СССР в МАГАТЭ по Чернобыльской аварии уже стали доступны широкой атомной общественности. Она их внимательно изучила, и сразу после этого у нее начали возникать разные принципиальные вопросы, ответов на которые, как оказалось, найти в Докладе было нельзя. Со временем количество таких вопросов нарастало и нарастало, а ответов на них получить было невозможно из-за фактической засекреченности исходных материалов Доклада. Члены же комиссии-1986 хранили гордое молчание и ответов на них не давали.

В первой половине 90-х годов, когда "чернобыльской" общественности стали доступны и материалы комиссии-1991, количество вопросов без ответа выросло еще больше.

И уже в 1994 г. специалисты НИКИЭТ, собрав дополнительные материалы по Чернобыльской аварии, официально опубликовали свои оценки достоверности официальных версий-1986 и -1991. Вот они:

В переводе с научно-дипломатического языка это означало, что уже к 1994 г. стало ясно, что ни материалы официального доклада СССР в МАГАТЭ в 1986 г., ни последовавший за ним официальный доклад ГПАН в 1991 г. никак нельзя воспринимать как "истину в последней инстанции". Ну, а выводы МАГАТЭ, основанные на этих докладах, тем более. Первый готовился в спешке и на ограниченном материале, и поэтому сведения, приводимые в нем, неполны. А второй представлял собой, как выражаются в науке, "подгонку фактов под определенную концепцию". В науке этим методом обычно пользуются недобросовестные научные сотрудники, но их быстро разоблачают.

Вскоре к общей критике присоединился и автор. Сопоставляя, официальные данные распечатки ДРЕГ, то есть, главный документ, на котором основывались выводы комиссий-1986 и -1991, с другими не менее официальными документами, вышедшими уже после 1991 г., автору удалось показать, в частности, что официальные данные распечатки ДРЕГ:

- во-первых, не подтверждаются другими аварийными документами;

- во-вторых, противоречат показаниям свидетелей;

- в-третьих, что самое главное, прямо противоречат законам физики реакторов.

Очевидно, что подлинные данные распечатки ДРЕГ не могут обладать такими свойствами. Следовательно, эти данные действительно были сознательно искажены.

Этот вывод независимо подтвердил бывший следователь Генеральной Прокуратуры Украины С. Янковский, который непосредственно участвовал в ведении уголовного дела по Чернобыльской аварии и работал с подлинниками аварийных документов:

Это ключевое признание появилось в открытой печати только в 2003 г. Но до сих пор остается неизвестным - создатели версии-1986 и версии-1991 знали, что работают с "какими-то урезанными копиями или вообще фальсификатом" или сами были введены в заблуждение этими фальшивками? А, может, знали да просто подчинились партийной дисциплине, а теперь признаваться в этом как-то неудобно?

Но, если это все так и было, то автор не стал бы их сильно упрекать, ибо такое было время. В связи с этим можно выразить уверенность, что и нынешние критики официальных версий, живи они в то время, поступили бы точно также, как поступили члены комиссий-1986 и -1991. Ибо этого требовала от них партийная дисциплина!

Но те времена уже прошли. В наше же время их можно упрекнуть только в том, что до сих пор они не набрались мужества во всем этом официально признаться. Это сделать уже можно, и наказывать их за такие признания уже никто не будет. И прецедент уже есть. Это признания опытного производственника и "чернобыльца" В. Комарова, имевшего по службе доступ к подлинникам аварийных документов. Но о них ниже.

Из всего вышесказанного с очевидностью следует, что версии-1986 и -1991 будет правильнее рассматривать как политические. То есть, как версии, перед которыми с самого начала была поставлены задачи достижения определенных политических целей на международном уровне. И здесь надо отметить, что обе версии их вообще-то достигли. Правда, лишь на короткое время. Но для большой политики это уже не имело значения.

В этом обстоятельстве, на взгляд автора, как раз и содержится разгадка одного из двух главных "белых пятен" в материалах комиссий-1986 и -1991. Ибо оно подсказывает нам правильный ответ на первый вопрос, поставленный в самом начале статьи. Напомним его формулировку:

- почему главные выводы этих комиссий прямо противоположны, хотя обе опирались на одну и ту же официальную хронологию Чернобыльской катастрофы?

Естественный ответ на этот политически весьма и весьма щекотливый вопрос вытекает из всего вышеизложенного. Вот он:

Однако все политические версии, как известно, долго не живут, потому что быстро накапливаются дополнительные факты, которые их полностью или частично опровергают. Так случилось и с нашими политверсиями-1986 и -1991. Поэтому относиться к их материалам следует с определенной научной осторожностью, тщательно отделяя их политико-пропагандистские составляющие от научно-объективной составляющей.

Загадки преступного "двойного приказа"
Вопрос о том, кто отдал приказ на рискованный и категорически запрещенный Технологическим Регламентом подъем мощности реактора после ее провала до ноля без прохождения "ксенон-йодной ямы", возник с 1986 г., когда ответа на него не удалось найти даже в официальной версии-1986. И тут важно отметить, что этот вопрос является весьма принципиальным и в то же время весьма и весьма щекотливым как в профессиональном, так и в политическом отношении. Ниже читатель сможет убедиться в этом сам.

В воспоминаниях же ветеранов ЧАЭС точного ответа на него не найти. Все они на основе своего производственного опыта и за неимением документальных доказательств высказывают только различные предположения. Все они сводятся к тому, что в ситуации, сложившейся на 4-м блоке ЧАЭС в ночь на 26 апреля 1986 г., подобный приказ могли отдать или начальник смены блока (НСБ), или заместитель главного инженера по эксплуатации 2-й очереди ЧАЭС (ЗГИС-2), или директор ЧАЭС. На этом все предположения и заканчиваются.

В таком неопределенном, образно выражаясь, подвешенном состоянии этот принципиальный вопрос находился на протяжении 20-ти лет. Но в апреле 2006 года на сайте "Единая Россия" появились взрывные воспоминания опытного атомщика-производственника В. Комарова. До аварии он работал заместителем директора по науке на Смоленской АЭС, а после аварии некоторое время возглавлял экспертную комиссию при Генпрокуратуре СССР, определявшую причины и виновников Чернобыльской катастрофы. Занимая такое высокое служебное положение в следственных органах, он имел редкую возможность изучать подлинники аварийных документов! И это во времена их всеобщей засекреченности! Впрочем, и сейчас они находятся "под замком".

Так вот, из его воспоминаний следовало, что Чернобыльская авария произошла из-за того, что испытатели на 4-м блоке, стремясь успешно закончить свои чисто электротехнические испытания с турбогенератором № 8, рискнули пойти на такое обращение с реактором, которое можно смело назвать ядерной авантюрой. Но сделали они это не по доброй воле, а под грубым нажимом атомных "верхов". Этот нажим выразился в отдаче по телефону руководителю испытаний "двойного приказа" на подъем мощности реактора после того, как реактор уже, как выражаются атомщики, "сел в ксенон-йодную яму". Напомним, что подобные действия категорически запрещены Технологическим Регламентом.

В. Комаров в воспоминаниях назвал и фамилию этого высокого номенклатурного лица, но мы ее здесь не называем, так как это лицо официально отказалось от такой "чести", и поэтому этот вопрос несколько подвис в неопределенности. Так всегда получается, когда два свидетеля по одному и тому же случаю дают прямо противоположные показания, а дополнительные доказательства отсутствуют.

Естественно, в "чернобыльском" сообществе начались бурные обсуждения этих, принципиально новых материалов. Некоторые из их участников высказывали даже предположения о преднамеренности отдачи "двойного приказа" с целью нанести огромный вред атомной энергетике СССР в интересах наших западных недоброжелателей.

Поэтому пристальный интерес вызвала попытка Н. Штейнберга в рецензируемой книге прояснить вопрос об авторстве "двойного приказа". Напоминаем, что этот вопрос не только созрел, но уже и перезрел в "чернобыльских" дискуссиях. Ниже мы проанализируем его толкование Н. Штейнбергом более подробно. И здесь автору придется несколько повториться в надежде на то, что читатель после прочтения простит ему эту вольность. Итак, на 13-й странице рецензируемой книги Н. Штейнберг предлагает нам следующее свое видение эпизода с отдачей "двойного приказа":

На первый взгляд в этой цитате вроде бы прозвучал конкретный ответ. Но уже на второй взгляд становится очевидной попытка совершить подмену понятий и таким ненаучным приемчиком свалить всю вину на ЗГИС-2. Или, если хотите, уйти от ответа на "неприятный" вопрос, что вообще характерно для минэнерговской номенклатуры в "чернобыльских" дискуссиях. Судите сами - в СМИ обсуждается вопрос, кто мог быть автором преступного "двойного приказа", а Н. Штейнберг в ответ рассказывает совсем о другом - о том, кто на 4-м блоке "дал соответствующее разрешение". А это, как говорят в Одессе, "две большие разницы". И преподносит все это чуть ли не как свое "чернобыльское откровение", хотя оно давно известно из воспоминаний ЗГИС-2, вышедших еще в 1998 г. В них ЗГИС-2 прямо сообщает, что приказ на подъем мощности он не отдавал, а "только дал согласие" на его исполнение.

Если ЗГИС-2 в описании этого момента не слукавил "во спасение", то это означает, что на 4-м блоке имела место следующая последовательность предаварийных событий. Сначала появились "двойной приказ" "сверху" или предложение "снизу" на рискованный и категорически запрещенный Технологическим Регламентом подъем мощности реактора после ее провала до ноля без прохождения "ксенон-йодной ямы". И только после их появления ЗГИС-2 как официальный руководитель испытаний мог дать "соответствующее разрешение".

Однако известно, что на АЭС, как и на любом другом ядерно-опасном объекте, все действия персонала определяются регламентом, приказами, должностными инструкциями и другими официальными документами с письменным занесением в сменные журналы всех приказов и всех действий по ним, а не "народной инициативой снизу". Это у них, образно выражаясь, находится на уровне условного рефлекса. И такая последовательность "разрешительных" действий представляется вполне естественной.

Из этих фактов становится очевидным, что "двойной приказ" отдавал человек из атомных "верхов", а "согласие" давал человек из атомных "низов". То есть, это были разные люди! Не может же один и тот же человек сначала отдать подчиненным "двойной приказ", а затем давать им по их просьбе еще и "соответствующее разрешение" на его выполнение!

И здесь становится очевидным, что, описывая этот эпизод по-своему, автор вышеуказанных воспоминаний явно попытался увести нас в сторону от сути вопроса. А всю ответственность за взрыв реактора не по-джентельменски попытался свалить на ЗГИС-2, уже ушедшего в мир иной.

Но в наше время, в отличие от 1991 г., такие пропагандистские приемчики уже не проходят. И не могут пройти в принципе с тех пор, как стало известно, что на "чернобыльском" суде обвинение в отдаче "двойного приказа" ЗГИС-2 предъявлено не было! И это несмотря на все превеликие соблазны у самого следствия и у его официального и неофициального, т.е. политического руководства. А если бы оно такое обвинение ему предъявило бы и как-то обосновало бы, то картина Чернобыльской аварии была бы завершена полностью. Причем, настолько правдоподобно, что никто в нашем мире, в том числе и автор, никогда бы не засомневался в правильности такой картины.

Но следствие на это не пошло! А это означает, что у него, во-первых, еще до суда уже были прямые доказательства, что автором "двойного приказа" был не ЗГИС-2. А во-вторых, если бы следствие на такое обвинение все-таки пошло бы, допустим, под нажимом "сверху", то думается, что тогда на "чернобыльском" суде из уст ЗГИС-2 прозвучал бы главный контрдовод, который юридически полностью оправдывал бы всех испытателей 4-го блока, - громкая фамилия автора "двойного приказа"!

По всей видимости, и следствие, и суд эту опасность хорошо понимали, а также хорошо понимали, что допустить такое в те времена никак было нельзя по политическим причинам. И здесь просто напрашивается предположение, что с обвиняемыми было достигнуто "досудебное соглашение" о неразглашении фамилии автора "двойного приказа" в обмен на минимальное наказание. А такое предположение, в свою очередь, позволяет естественно объяснить просто бросающееся в глаза столь огромное несоответствие масштабов Чернобыльской катастрофы с ее последствиями и того наказания, которое понесли подсудимые на "чернобыльском" суде за свои мнимые и действительные грехи.

Можно назвать еще немало странных и даже противоестественных аварийных фактов, которые находят свое естественное объяснение в таком предположении. Ниже приведем только три из них.

Первый - это исчезновение утром 26 апреля 1986 г. неизвестно куда сменных журналов аварийной смены 4-го блока, в которых должна была быть официально вписана фамилия автора "двойного приказа", а также дружное "незнание" свидетелей во время следствия, от кого они его получили.

Второй - судя по опубликованной стенограмме "чернобыльского" суда, щепетильный вопрос об авторстве "двойного приказа" обвиняемым почему-то не задавался ни судьями, ни прокурорами, ни, как это ни странно, даже их защитой! Согласитесь, что вышеуказанное предположение дает естественное объяснение даже такому совершенно противоестественному факту. А ведь этот вопрос наверняка задавался всем свидетелям во время следствия, но эти материалы и через 27 лет после аварии недоступны "чернобыльскому" сообществу из-за их засекреченности.

Третий - сам ЗГИС-2 в своих воспоминаниях, вышедших в 1998 г., то есть, когда ему уже ничего не грозило за любые признания, весьма загадочно описывает эпизод, связанный с получением "двойного приказа". По его словам, в момент провала мощности реактора в 01 час 28 минут он отсутствовал на пульте управления 4-го блока и появился там только в 01 час 35 минут. К этому моменту испытатели на 4-м блоке уже начали подъем мощности по чьему-то приказу, а он как их руководитель только дал согласие на его исполнение. Но фамилию лица, отдавшего такой приказ в его отсутствие и через его голову, при этом, не называет, как будто он ее совсем не знает и даже ею совсем не поинтересовался у дежурной смены, т.е. у своих подчиненных!

Согласитесь, что этот эпизод и для персонала, и для самого ЗГИС-2 имеет очень важное значение, как юридическое, так и профессиональное. Но, если описанию ЗГИС-2 поверить буквально, то получается, что испытатели, работая с ядерно-опасным объектом, не доложили(???) ему, своему официальному руководителю, от кого они получили приказ на подъем мощности, который они начали выполнять в его отсутствие!!!

Надуманность такого описания очевидна, а у профессиональных атомщиков оно может вызвать, если не иронический смех, то, наверняка, широкую всепонимающую улыбку. Отсюда можно легко догадаться, что на самом деле ЗГИС-2 прекрасно знал автора "двойного приказа", но даже в 1998 г. опасался открыто назвать эту громкую фамилию.

Несколько слов об ответственности и безответственности

Но вернемся к вышеприведенной цитате из воспоминаний Н. Штейнберга. Он полностью прав, когда пишет:

Да, это так. Но согласитесь, что решение, принятое самостоятельно, - это одно, а решение, принятое под жестким нажимом "сверху", это совсем другое. В первом случае руководитель испытаний несет полную ответственность за последствия своих решений, а во втором случае ответственность должна быть разделена между "верхами" и "низами". А если это был "двойной приказ", поступивший "сверху", да еще в грубое нарушение Технологического Регламента, то в этом случае уже вся юридическая ответственность за его последствия ложится на этот самый "верх". Но при этом профессиональная ответственность с персонала не снимается.

И вот уже много лет "чернобыльские" исследователи терзаются вопросом, с какого же "верха" на самом деле пришел этот злополучный "двойной приказ"? Первый ответ на него прозвучал в 2006 году в показаниях свидетеля В. Комарова. Напоминаем, что он как эксперт участвовал в следствии и поэтому имел редкую возможность изучать подлинники аварийных документов, до сих пор остающихся от нас засекреченными. Вот эти показания:

Через шесть лет эти показания, по сути, были подтверждены в весьма интересных воспоминаниях загадочного профессионального атомщика-производственника с одной из украинских АЭС, судя по тексту. Именно "загадочного", потому что по причинам, о которых легко догадаться, свои воспоминания он не подписал своей фамилией, а представился несколько необычно:

Его откровения под названием "На ЧАЭС была не авария: произошла ядерная катастрофа" появилась 23 июля 2012 г. на сайте "ОРД". И вот что мы, в частности, из них узнаем:

Надеемся, что и другие свидетели, взяв пример с В. Комарова и загадочного украинского атомщика, в ближайшем будущем внесут свою лепту в окончательное решение этого весьма принципиального и в то же время весьма и весьма щекотливого вопроса об авторстве "двойного приказа".

Конечно, воспоминания - это только воспоминания, а не служебные документы, имеющие юридическую силу, но и они могут вывести официальное следствие на правильное направление.

Но вернемся к нашей теме. Можно полностью согласиться с Н. Штейнбергом, когда он пишет, что именно ЗГИС-2 был тем руководителем, который принимал "окончательное решение". То есть, именно он был в руководящей иерархии атомной энергетики последней инстанцией, которая окончательно решала, давать дежурной смене "соответствующее разрешение" или не давать. И, будучи таковым в ситуации, сложившейся на 4-м блоке в ночь на 26 апреля 1986 г., он мог и не давать "разрешение" на выполнение преступного "двойного приказа". Другими словами, не пойти на эту опаснейшую ядерную авантюру. Но после принятия такого решения он должен был заглушить реактор, как этого требовал Технологический Регламент. И тогда 4-й блок и вся ЧАЭС и г. Припять были бы спасены, а сами испытатели и многие их сослуживцы остались бы живы и здоровы.

Однако при этом он не выполнил бы "двойной приказ", спущенный с атомных "верхов". Какие "оргвыводы" на этом "верху" последовали бы затем в отношении непослушных испытателей и ЗГИС-2 лично, можно только догадываться. Или поверить свидетелю В. Комарову, который нам рассказал, что ЗГИС-2 по телефону получил из атомных "верхов" и "двойной приказ" на подъем мощности, и предупреждение о последствиях за его невыполнение или выполнение:

Отсюда становится понятным один из основных движущих мотивов этой ядерной авантюры. Но все официальные версии об этом важнейшем обстоятельстве молчат.

Рассказы о постоянном страхе быть уволенным нередко встречаются в том или ином виде в воспоминаниях ветеранов ЧАЭС. Приведем только один пример, взятый из воспоминаний И. Казачкова, работавшего 25 апреля 1986 г. начальником дневной смены 4-го блока:

По-моему, дальнейшие комментарии излишни. И так все ясно.

Заключение
Этим пока и ограничимся. В целом, написав книгу воспоминаний о своем участии в "чернобыльской" эпопее, Г. Копчинский и Н. Штейнберг сделали весьма полезное дело! И не так уж важно, что эта книга не оправдала наших ожиданий. И не так уж важно, что она написана с ярко выраженным минэнерговским пристрастием. И не так уж важно, что текст книги носит, не научный, а плохо завуалированный политико-пропагандистский характер. И не так уж важно, что в ее тексте имеется великое множество утверждений, или бездоказательных, или вообще не соответствующих действительности. А, чтобы проиллюстрировать последнее, приведем только один пример, и этого будет достаточно, для понимания общего духа, в котором написана эта книги.

Внимательно читая ее текст, меня особенно умилили, образно выражаясь, постоянные дифирамбы, которые на разных страницах авторы книги "поют" профессиональным качествам директора ЧАЭС. Скажем, вроде этого:

Ни много, ни мало! А вот как в одном из последних интервью он сам оценивает свои профессиональные качества директора ядерно-опасного предприятия:

Спрашивается, как "завхоз", не имеющий специального ядерного, инженерно-физического образования, может быть "первым", кто отчетливо себе представлял масштабы и последствия такой грандиозной ядерной аварии? Ясно, что в этом месте авторы книги явно перестарались, выдавая желаемое за действительное. И подобных мест у них - хоть пруд пруди.

Сравнение этих двух цитат хорошо показывает степень объективности или, если хотите, степень необъективности самих авторов книги. Оно также показывает, что директор ЧАЭС оказался человеком заметно более самокритичным и объективным, чем те, кто выдает желаемое за действительное.

Все это так. Однако следует постоянно помнить, что с научной точки зрения любые воспоминания любых людей, имевших отношение к Чернобыльской катастрофе, представляют непреходящую историческую ценность. Ведь в каждом из них, несмотря на любые пристрастия и необъективности, содержатся какие-то объективные составляющие. Они как раз и помогают ученым выявить такие подробности Чернобыльской катастрофы, которые по тем или иным причинам не были отражены в официальных документах. И, следовательно, сделать очередной шаг вперед в познании объективной истины. Ибо "чернобыльская" объективная истина, как известно, лежит именно в подробностях различных обстоятельств Чернобыльской катастрофы. Главное, чтобы в воспоминаниях "чернобыльцев" рассказывалось только о том, что они действительно видели или слышали, а не повторяли бы бездумно более поздние политико-пропагандистские уловки их бывшего начальства. С некоторыми из этих уловок в исполнении авторов рецензируемой книги читатель познакомился выше.

Так что, дорогие коллеги-"чернобыльцы", пишите, пишите и пишите! И не смущайтесь возможной неполнотой, или кажущейся незначительностью, или некоторой необъективностью своих воспоминаний. Все это не так важно, ибо в науке хорошо известно, что если одно и то же событие, пусть даже необъективно, но с разных сторон и с разных позиций, опишут десятки или сотни людей, то научные методы анализа вполне позволят потом найти жемчужины объективной научной истины среди этого моря необъективности. Так что еще раз - пишите, пишите и пишите! И чем больше вы напишите, тем глубже мы вместе постигнем всю сущность Чернобыльской катастрофы.